Во второй половине 20-х годов Мандельштам стихов не пишет, что переживает крайне тяжело. Он занимается газетной поденщиной, много и без удовольствия переводит, выпуска-ет сборник статей “О поэзии” в 1928 году, книгу автобиографической прозы “Шум времени” (1925 г.), повесть “Египетская марка” (1928 г.). Можно справедливо назвать этот период творчества поэта “молчанием”.
К началу 30-х годов поэт понял, что если все против одного, то неправы – все. Мандельштам начал писать стихи и сформулировал свою новую позицию: “Все произведения
С 1935 года начинается последний воронежский период творчества поэта. Даже самые горячие поклонники Мандельштама по-разному оценивают воронежские стихи. Владимир Набоков, называвший Мандельштама “светоносным”, считал, что они от-равлены безумием. Критик Лев Аннинский писал: “Стихи эти последних лет – …попытка погасить абсурд абсурдом псевдосуществования…
Большинство стихотворений не окончено или не отделано, рифмы неточны. Речь лихорадочна и сбивчива. Метафоры Мандельштама здесь, пожалуй, еще смелее и выразительнее, чем раньше.
“Silentium” – подлинный литературный дебют О. Э. Мандельштама, несмотря на то, что его первые поэтические публикации появля-ются с 1907 года. Стихотворение “Silentium” вместе с другими четырьмя стихами было напе-чатано в девятом номере журнала “Аполлон” и впоследствии стало знаменитым. Silentium Она еще не родилась, Она и музыка и слово, И потому всего живого Ненарушаемая связь. Спокойно дышат моря груди, Но, как безумный, светел день, И пены бледная сирень В черно-лазоревом сосуде.
Да обретут мои уста Первоначальную немоту, Как кристаллическую ноту, Что от рождения чиста! Останься пеной, Афродита, И, слово, в музыку вернись, И, сердце, сердца устыдись, С первоосновой жизни слито! 1910, 1935 Кажется, что стихи Мандельштама возникают из ничего.
Подобно живой жизни, поэзия начинается с любви, с мысли о смерти, с умения быть и тишиной, и музыкой, и словом, со способности схватить миг начала начал. Мандельштам начинает свое стихотворение с местоимения “она”: кто или что “она”? Может быть, разгадка таится в словах “всего ненарушаемая связь”. Все в мире взаимосвяза-но, взаимообусловлено. Поэт говорит: “Она и музыка и слово”.
Если для Тютчева природа – это второе имя жизни, то для Мандельштама начало всего – музыка: Нельзя дышать, и твердь кишит червями, И ни одна звезда не говорит, Но, видит Бог, есть музыка над нами… (“Концерт на вокзале”, 1921 г.) Музыка для Мандельштама – это выражение того состояния, при котором рождаются поэтические строки. Вот мнение В. Шкловского: “Шиллер признавался, что стихи появляются у него в душе в виде музыки. Я думаю, что поэты сделались жертвами точной терминологии. Слова, обозначающего внутреннюю звукоречь, нет, и когда хочется сказать о ней, то подвертывается слово “музыка” как обозначение каких-то звуков, которые не слова; в конце концов они выливаются словообразно.
Из современных поэтов об этом писал О. Мандельштам”. В последнем четверостишии вновь появляется этот образ: “И, слово, в музыку вернись”. Безмятежной картиной природы начинается вторая строфа: “Спокойно дышат моря груди…”, затем почти мгновенно прерывается этот покой: Но, как безумный, светел день, И пены бледная сирень В черно-лазоревом сосуде. Здесь противопоставление: “светлый день” и “черно-лазоревый сосуд”.
На ум приходит тютчевское вечное противоборство “дневного” и “ночного”. Для меня сложной в понимании была строка: “Но, как безумный, светел день”. Почему день – безумный? Может быть, это о светлом миге рождения творчества, ведь поэзия возни-кает из сумасшествия в самом высоком смысле этого слова. Третья строфа – это поэтическое толкование тютчевского “мысль изреченная есть ложь”: Да обретут мои уста Первоначальную немоту, Как кристаллическую ноту, Что от рождения чиста!
Человек рождается неспособным разговаривать младенцем, Мандельштам называет это “первоначальной немотой”. Может быть, поэт, записывая эти строки, вспоминает свои дет-ские годы, проведенные в Петербурге. Слово сливается с музыкой; как сама жизнь с ее ненарушаемыми связями, входит в наше сознание мысль о святости, неприкосновенности внутреннего мира человека. Останься пеной, Афродита, И, слово, в музыку вернись, И, сердце, сердца устыдись, С первоосновой жизни слито! Афродита – богиня любви, красоты, плодородия и вечной весны в греческой мифоло-гии.
Согласно мифу, она родилась из морской пены, которую образовала кровь оскопленного Урана. Мандельштам интересовался античностью. У поэта был свой путь к античности, как и у всех крупных европейской поэтов, связавших с античностью поиск утраченной гармонии.
Осип Мандельштам был сугубо городским поэтом, точнее поэтом северной столицы России. Самые значительные его стихи обращены к Петербургу. “Камень” объял и “желтизну правительственных зданий”, и Адмиралтейство “с ладьей воздушною и мачтой недотрогой”, и великое творенье “русского в Риме” – Казанский собор. Из холодного Петербурга поэт мысленно уходит в прекрасную, светлую Элладу, и вместе с ней в мир “Камня” входит море: Спокойно дышат моря груди… Останься пеной, Афродита… Любовь, красота, слово и музыка – это гармония мира, “всего живого ненарушаемая связь”.
Если Тютчев в своем “Silentium!” необычайно скуп на тропы, то у Мандельштама их более, чем достаточно. Метафоры: “моря груди” и “безумный, светел день”, “пены бледная сирень”, – все сосредоточены во второй строфе; очень выразительные эпитеты: “черно-лазоревый” или “кристаллическая нота”. Стихотворение написано ямбом, никаких разногласий по этому поводу, я думаю, нет: Она еще не родилась, Она и музыка и слово, И потому всего живого Ненарушаемая связь.
Сколько бы не говорил Поэт о молчании, ему никак не обойтись без Слова. Слово – это мост от души и земли на небо. Умение пройти по такому мосту дается не каждому. “Читать стихи – величайшее и труднейшее искусство, и звание читателя не менее почетно, чем звание поэта”, – писал Мандельштам.
(1 votes, average: 5.00 out of 5)