Валерий Яковлевич Брюсов – основоположник русского символизма – выпустил в 1894-1895 годах три сборника “Русские символисты”. Как оказалось позже, автором большинства стихов был сам Брюсов, выступавший под разными псевдонимами, чтобы создать иллюзию существования литературного объединения единомышленников. В моменты творческого озарения, считал Брюсов, поэта посещают удивительные и странные образы. Передать их можно только с помощью символов, которые должны “как бы загипнотизировать читателя, вызвать в нем известное настроение”.
И
Дом Брюсовых находился в Москве напротив цирка. В окна смотрела реклама, которая км оралась по вечерам, голубоватый фонарь напоминал “лазоревую луну”. В комнате стояли пальмы-латании, листья которых отбрасывали тени на кафель печи.
Догорающий закат рисовал на “эмалевых стенах” те самые “фиолетовые
В 1896 году к стихотворении “Юному поэту” он пишет: Юноша бледный со взором горящим, Ныне даю я тебе три завета. Первый прими: не живи настоящим, Только грядущее – область поэта. Второй завет: “Никому не сочувствуй”, третий – “Поклоняйся искусству”. Себе в похвалу Брюсов ставит, что его идеал “человека” стоит выше идеала родины. Молиться неземной красоте, чувствовать себя гражданином Вселенной, на равных разговаривать с пирамидами и викингами, с созданным в мечтах миром идеальной природы – это высшее счастье для поэта: “Я все мечты люблю, мне дороги все речи, и всем богам я посвящаю стих…” Брюсов всегда был певцом города (“Я люблю заставы, переулки Москвы”, “Огни электрических конок”, “Городу”).
Город для него – центр цивилизации, разума, знаний, торжества возможностей человека. Понимание неотвратимости Рока, который обрушится на город-спрут, где пока еще царит бездумие, отражено в символической форме в стихотворении “Конь блед” (1903). Брюсов приветствовал революцию 1917 года.
Он по-своему воспринимал свершавшееся в России: ни грубость, ни темнота его не пугали. Поэт-символист стал поэтом, романтизировавшим реальную действительность. Экзотичный, нездешний мир сменился в его стихах на “мир новый – общий океан”, а “Октябрь лег в жизни новой эрой”.
Он никак не мог предположить, что новая литература, новое общество, которое он столь восторженно приветствовал, на десятки лет практически забудут о нем, вспоминая только тогда, когда будут ругать введенный им в литературу символизм.