Три мира в романе М. Булгакова “Мастер и Маргарита”

Все будет правильно, на этом построен мир. М. А. Булгаков Много найдется в русской литературе романов, которые вызывали бы столько споров, сколько вызвал их роман Булгакова “Мастер и Маргарита”. Литературоведы, историки и просто читатели не перестают рассуждать о прототипах его героев, книжных и иных источниках сюжета, о его философской и морально-этической сути. Каждое новое поколение находит в этом произведении что-то свое, созвучное эпохе и собственным представлениям о мире. У каждого из нас есть свои любимые страницы.

Кому-то ближе

“роман в романе”, кому-то – веселая дьяволиада, кто-то не устает перечитывать любовную историю Мастера и Маргариты. Это понятно: ведь в романе одновременно существуют как бы три мира, три пласта повествования: евангельский, земной и демонический, связанный с Воландом и его свитой. Все три слоя объединены фигурой главного героя – Мастера, живущего в Москве в 30-е годы XX столетия и написавшего роман о Понтии Пилате. Роман неопубликованный и непризнанный, причинивший своему создателю много страданий.

Булгаков не занимается проповедью христианства: для него это вещь совершенно бесспорная. Он говорит о

другом – о личной ответственности человека, облеченного властью, за то, что происходит в мире. Писателя не очень интересует Иуда (он в романе не предатель, не любимый ученик, отрекшийся от учителя, а обыкновенный провокатор). По Булгакову, главная вина не за тем, кто из корысти, не вникая в суть, отдает человека в руки палачей, а за тем, кто, все понимая, желает использовать Иешуа, согнуть его, научить лгать. У Булгакова были сложные отношения со Сталиным (может быть, именно он отчасти послужил прототипом Пилата в романе Мастера).

Конечно, писателя не арестовали, не расстреляли в бутырском подвале, не отправили на Колыму. Ему просто не давали высказаться, его пытались вынудить к сотрудничеству, с ним играли, как с полуживым мышонком играет кошка. А когда поняли, что использовать не удастся, – растоптали. Вот так и Пилат пытался использовать Иешуа – целителя и философа, хотел даже спасти его – но ценой лжи.

А когда это не удалось – отдал на муку. И получил постылое бессмертие: Пилата уже две тысячи лет ежедневно поминают в молитве, которая у православных называется “Символ веры”. Такова расплата за малодушие, за трусость. Трусостью и стяжательством пропитан мир московского мещанства, в котором неожиданно появляются Воланд и его свита: гнусавый клетчатый Коровьев, зловещий и угрюмый Азазелло, дурашливо-обаятельный Бегемот, исполнительная и обольстительная Гелла.

Рисуя Князя тьмы, Булгаков слегка посмеивается над мировой литературной традицией. В его устало-ироничном Воланде мало страшного и демонического. А кот Бегемот – наиболее цитируемый персонаж романа.

Достаточно вспомнить знаменитое: “Не шалю, никого не трогаю, починяю примус”: Воланд и его верные помощники не только легко расправляются с мелкими мошенниками типа Римского, Варенухи, Степы Лиходеева или дяди Берлиоза Поплавского. Они воздают по заслугам и беспринципному Берлиозу, и провокатору барону Майгелю. Веселое буйство дьявольской свиты не вызывает у нас протеста – уж очень неприглядна московская действительность 30-х годов: третий слой, третий мир романа.

С особенным сарказмом Булгаков описывает собратьев по перу – завсегдатаев “Дома Грибоедова”. Чего стоят одни фамилии и псевдонимы “инженеров человеческих душ”: Бескудников, Двубратский, Поприхин, Желдыбин, Непременова – “Штурман Жорж”, Чердакчи, Тамара Полумесяц и т. д.! Каждая из них просто просится в перечень “Мертвых душ” Гоголя. И это действительно “Мертвые души”, для которых жалкие попытки творчества – лишь повод урвать квартиру, путевку в дом отдыха и другие жизненные блага.

Их мир – мир зависти, доносительства, страха, уютно укрытый снаружи декорациями “Дома Грибоедова”. Этот мир действительно хочется взорвать. И понимаешь Маргариту, в облике ведьмы самозабвенно громившую квартиру маститого критика Латунского. Яркая, страстная, непосредственная возлюбленная Мастера – одно из звеньев, связывающих мир человеческий с миром дьявольским.

Гордая королева сатанинского бала, конечно же, ведьма – ведь все женщины немножко ведьмы. Но именно ее прелесть, ее нежность, доброта и верность связывают тьму и свет, телесность и духовность. Она верит в талант Мастера, в его предназначение, в то, что она способна возродить к жизни находящегося в сумасшедшем доме больного № 118.

Ради нее злые силы еще раз совершают доброе дело: Воланд дарует Мастеру покой. Вот еще один вопрос, вызывающий споры читателей. Почему все-таки покой, а не свет? Ответ невольно ищешь в давнем, пушкинском: “На свете счастья нет, но есть покой и воля”. Как условия для творчества.

Чего еще надо писателю? И, кстати, в отличие от безоглядно-цельного Левия Матфея, ни жизнь Мастера, ни его роман не стали руководством к действию ни для кого. Он – не борец, гибнущий за свои убеждения, не святой. В своем романе ему удалось верно “угадать” историю.

Именно поэтому ученик Мастера Иван Бездомный, бросив сочинительство, становится историком. Он только иногда, в полнолуние (а луна в романе всегда сопровождает озарение героев) вспоминает о трагедии, разыгравшейся перед его глазами и затронувшей его душу. Только вспоминает: Иван Бездомный тоже не борец и не святой.

Как ни странно, окончательно разочароваться в современниках нам не позволяет мудрый скептик Воланд, который говорит, озирая ночную Москву: “Они – люди как люди. Любят деньги, но ведь это всегда было. Ну, легкомысленны… ну, что ж… и милосердие иногда стучится в их сердца… обыкновенные люди… в общем, напоминают прежних… квартирный вопрос только испортил их…” Да, душная суетящаяся Москва странно и страшно напоминает древний Ершалаим с его политической борьбой, интригами, тайным сыском. И как две тысячи лет назад, в мире существует добро и зло (порой неотличимые друг от друга), любовь и предательство, палачи и герои.

Поэтому в романе Булгакова все три мира причудливо переплетаются, персонажи в чем-то повторяют друг друга: в Мастере проглядывают черты Иешуа Га-Ноцри, приятель Мастера Алоизий Могарыч напоминает Иуду, преданный, но в чем-то очень ограниченный Левий Матфей так же бескрыл, как ученик Мастера Иван Бездомный. И только совершенно немыслим в советской Москве персонаж, подобный раскаявшемуся Пилату, обретшему, наконец, прощение и свободу. Итак, “роман в романе” – это своеобразное зеркало, в котором отражается современная Булгакову жизнь. А держат это зеркало, как тролли в андерсеновской “Снежной королеве”, Воланд и его свита. И “магический кристалл” – в их власти: “Я – часть той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает благо” (И.

В. Гете. “Фауст”).