Каждый стих – дитя любви… М. И. Цветаева Редкий поэт обладал такой цельностью и абсолютным сходством с лирическим героем своих стихов, как Марина Цветаева. Мало кто умел и умеет сохранить максимализм, который принято называть юношеским, всю жизнь: так неумело, нелепо, вызывающе с точки зрения обывателя жить и так блестяще, щедро, плодотворно писать.
Вглядимся в фотографии юной Марины. Какое несходство! Крупная, причесанная гладко девочка в очках рядом с отцом (1909), коктебельский сорванец в шароварах и тюбетейке (1911), мечтательная юная
А дальше – челка, сигарета, и все большая резкость черт, и насмешливая зоркость взгляда – куда угодно, только не в объектив фотоаппарата… В ранней лирике Цветаевой словно бы отразился поиск облика, поиск внешней оболочки для выплескивающейся души: Кто создан из камня, кто создан из глины, – А я серебрюсь и сверкаю! Мне дело – измена, мне имя – Марина, Я – бренная пена морская. И в любовных стихах Цветаева предстает то юной тарусской тургеневской или, вернее, бунинской барышней: Не целуй!
Скажу
Это – еще игра. Но в игре проскальзывает то неумолимо-цветаевское, неподдающееся, отталкивающее от нее людей, разбивающее все любови, как прибой (и о любимых – разбивающееся!). Марина рано догадалась, что размеры ее чувств раздражают людей, устроенных иначе: Что же мне делать, певцу и первенцу, В мире, где наичернейший – сер! Где вдохновенье хранят, как в термосе! С этой безмерностью В мире мер?!
Но высшая любовь и нежность Цветаевой – сродни материнской, всепрощающей, не мечтающей удержать: Материнское – сквозь сон – ухо. У меня к тебе наклон слуха……. У меня к тебе наклон лба, Дозирающего верховья. У меня к тебе наклон крови К сердцу…
Есть в душевном мире Цветаевой чувство, присущее только щедрой и высокой душе, – чувство восхищения прекрасным в человеке. Этим светлым ликующим восхищением пронизаны ее стихи к О. Мандельштаму: Я знаю: наш дар – неравен. Мой голос впервые – тих. Что Вам, молодой Державин, Мой невоспитанный стих! Иногда Цветаева могла и преувеличивать достоинства того, о ком писала.
И за очарованностью следовало разочарование – горькое и безудержное: Как живется вам с простою Женщиною? Без божеств? Это стихотворение называется “Попытка ревности”. Иногда кажется, что Цветаева ревновала любимых не к себе – земной, плотской, обыкновенной, а к своему отвергнутому дару, к поэзии: О первая ревность, о первый яд Змеиный – под грудью левой!
В высокое небо вперенный взгляд! Адам, проглядевший Еву! К Цветаевой как будто приходит горькое осознание того, что счастливой любви не будет именно потому, что она – поэт, имеющий крылья, крыльями, размахом их – пугающий: Как правая и левая рука – Твоя душа моей душе близка.
Мы смежены, блаженно и тепло, Как правое и левое крыло. Но вихрь встает – и бездна пролегла От правого – до левого крыла! В расставаниях Цветаевой есть гордость не просто Женщины, но творца: Ищи себе доверчивых подруг, Не выправивших чуда на число.
Ее увлечения всегда были тем топливом, из которого загорались стихи – любые, не только любовные. Марина Цветаева не могла существовать как поэт иначе, чем снова и снова увлекаясь, восторгаясь, пытаясь поднять возлюбленного до своих высот: Никогда не узнаешь, что жгу, что трачу – Сердец перебой – На груди твоей нежной, пустой, горячей, Гордец дорогой. Никогда не узнаешь, каких не-наших Бурь – следы сцеловал! Не гора, не овраг, не стена, не насыпь: Души перевал. Да, каждая любовь Цветаевой – это действительно “перевал” души – по высоте, по накалу, по разреженности воздуха – как в горах.
Примеряя различные облики, говоря разными голосами, Цветаева всегда оставалась женщиной XX века – сильной и равной мужчине – по активности, по муке, по откровенности. Возлюбленная, не только отдающая тело и душу, не только подставляющая плечо и протягавающая руку, но еще и поднимающая другого до своего уровня, открывающая путь – в небо. И открывающая самый главный – грозный и прекрасный – лик любви: Я тебя высоко любила: Я себя схоронила в небе!
(1 votes, average: 5.00 out of 5)