Родная скука летняя, Как дева многолетняя, Повсюду шлейф влачит. На улицах встречается, В саду, как тень, слоняется И на бульваре спит. Ударит час заведенный – И в “Новгород” обеденный К Навроцкому идет; Глотнув “настойки Глебова”, Приготовленья Цветова, Садится за табльдот. У Гутмана кейфирует, В купальнях фигурирует, У Рекса туфли шьет; А в лавке Данюшевского, Читая Достоевского, Зевает во весь рот.
С мануфактурной грацией, Гордясь эманципацией, К Боброву завернет,- С кокетливой сноровкою Любуясь батистовкою, Дуэтец с ним поет:
Под вечер, от усталости, В биргале Вейс без жалости Баварский нектар пьет.
Отцы-домовладетели! Подайте мне урок. Заела скука вредная; Как баба привередная, Добралась до питей…
Честные люди трезвые! Скажите мне, любезные, Куда удрать от ней?” Попался горемычному Одетый по-столичному Какой-то говорун. Известный всему городу, Был, говорят, он смолоду Порядочный шалун.
“Совет тебе, почтеннейший, Дам,- говорит,- отменнейший: В окрестности стремись. От бабьей меланхолии, От всякой монополии Там многие спаслись. Дубы там необъятные, Березки деликатные И кустики шумят; Что делают любезные, И пьяные и трезвые, Они не говорят”.